Нравы, обычаи, народные праздники
ГУЛЬБА
Из предисловия к сборнику рассказов «Русский эротический сказ»
Игоря Гергенрёдера
До сих пор не определю чувство, ошеломившее меня, когда из темноты выбежали с хохотом девушки, буйно раскованные, сильные, совершенно нагие. Сверканье ядреных икр, круглых ягодиц, мелькание торчливых грудей, огненные дерзкие взгляды - буря возбуждения смешала, смела мысли. Я восхищен? Безусловно! Сконфужен? Очевидно. Мы в огромном сарае, под потолком пылают мощные лампы, два прожектора укреплены на балке. Двери распахнуты в теплую июльскую ночь.
Начинается завораживающий праздник деревенской молодежи, кратко называемый: гульба. Празднество негласно дозволено местными властями по случаю постройки двух сараев. Они возведены в поразительно сжатый срок. Вряд ли это произошло бы, не намекни начальство на гульбу по окончании строительства. Молодежь развила такую энергию, что обошлись без помощи так называемых шабашников. Бич местности - прогрессирующая нехватка рабочих рук. Но тут их нашлось достаточно - перед самой-то уборочной!
Столь продуктивным оказалось обещание гульбы: дерзких народных игр с потрясающим любовным озорством, с откровенными актами совокупления. Парни, девчата, подростки в предвкушении безумно-счастливой ночи стекались на строительство сараев с дальней округи. Добирались за сто и более километров. Я видел группу из соседней Башкирии (из русской деревни). Семь пареньков и девять девушек проделали на мотоциклах путь в триста двадцать километров.
Местные власти, решаясь в удавке хозяйственных забот прибегнуть к гульбе, идут на немалый риск. Областная парторганизация, прокуратура и КГБ проявляют интерес к неофициальным сборищам молодежи, в особенности же к тем, что связаны со старинными местными традициями. Даже в хрущевскую так называемую "оттепель" совершеннолетних участников гульбы настигали длительные тюремные сроки. При этом обязательно попадал за решетку и кто-либо из начальства - за халатность и попустительство.
В то лето 1973 мне до чрезвычайности посчастливилось. Я присутствовал на празднике, подобного которому не было в Приуралье, по меньшей мере, лет двенадцать. Как выразить всю пылкость впечатления? Несколько парней играют на аккордеонах, звучат балалайки, башкирские бубны. Обнаженные девушки приплясывают на гладчайшем некрашеном полу, шаловливо вскрикивают, прячутся друг за дружку, зазывно, звонко шлепают себя по бедрам. Игруний десять-двенадцать; это опытные девушки с обольстительно-вызревшими прелестями. У них роскошные распущенные волосы (почти все брюнетки), на головах венки из цветов; у нескольких мило обвиты цветами и красивые голые руки.
Ужимки, выплясы все темпераментней, озорницы задорно затрагивают парней. Мы образовали круг, пока еще довольно широкий. Вызывающе-прекрасная нагота девушек, их неподдельный, стихийно-рвущийся азарт желания воодушевляют бунтарством. Охватывающий подъем переносит в иной мир, где реально утоление нестерпимой жажды. Жажды свободы, беззаветного наслаждения и героизма. Искренность вызова и красоты - без этого огня герою не родиться. Героическое дарится любовью.
Девушки, смелея в телодвижениях, запевают, толпящиеся подхватывают:
Повернусь направо, повернусь налево:
Там замедовело, там захорошело...
Брюнетка с шельмецки-лукавым прехорошеньким личиком, колыхая передо мной крупными грудями, спрашивает, отчего я не пою? Или не хочу ни одну из них победить? Ее оттесняет коренастенькая прелестница с задумчивым, без улыбки, взглядом, что-то говорит, подружки хохочут. Ее взгляд опять скользит от моего лица вниз - я чувствую, как краснею до корней волос. Что ему петь - и, указывая взглядом, нагая девушка звонко поясняет: - Старичок торчком - победишь молчком! В сконфуженности не знаю, куда деться. Вот она, гнетущая закрепощенность: отравленный плод тотализированного воспитания. До чего сознание должно быть изуродовано, чтобы неописуемая прелесть естественного воспринималась как преступление против морали. Воздвигнутая ленинско-сталинским государством пирамида фальшивых ценностей высится вне здоровых основ народного мировосприятия.
Под уродливым сооружением, поднятым на крови и лжи, нашли законное место массовая безмозглость, эмоциональное и духовное отупение, садизм, мерзко-воровской "широкоохватный" разврат. Снующим внутри трухлявой пирамиды все эти явления -родные; просто правила запрещают о них распространяться.
Но стоит жильцу пирамиды выглянуть в мир разневоленных народных желаний - и у бедняги выпучиваются глаза; вот-вот его хватит кондрашка. Он истошно взывает к власти в невыносимом ощущении собственной обделенности. О, как ему жаждется, чтобы гнусность запрета, рождающая алкоголизм и дичайшую тупость, омертвила и это чудом уцелевшее светлое озерцо естественно-чувственной жизни! Он передает возмущение виденным при помощи похабных сравнений и матерщины. А как раз этому и нет места в поэтичных таинствах любовного восторга. Исполненные трогательного юмора слова "старичок", "приветень" (лиричное образование от слова "приветить") могут вызвать усмешку, но вряд ли - гадливость цинизма.
Освобожденная искренность влечения ведет к чистоте, а не в зловонные закоулки порока. Однако невозможно раскрепоститься в полчаса. Происходящее для меня - еще не сияние полудня, а резкий свет прожекторов при смертной пляске беснующихся мотыльков. Наверно, у меня выпучились глаза, потому что прехорошенькая брюнетка с шельмецки-лукавым личиком и коренастенькая, с очаровательно торчащими в стороны сосками, поглядывают на меня, перебрасываясь репликами.
Девушки начинают хоровод, с вывертами притопывая босыми пятками. Пение продолжается:
Хорошо медует приветень курчава,
Старичок налево, кутачина справа.
Ловлю взгляд коренастенькой, завидуя ее властной дерзновенной открытости; ее торчливые соски напоминают рожки козленка, темный мысок курчавится, в отличие от других не знакомый с бритвой. Она в хороводе, с приплясом, проходит мимо меня, выкрикивает мне загадку: - Звездочка перед месяцем, любит - не свесится!
Меня прошибает пот, теряю драгоценные мгновения. Красотка с шельмецким личиком, притопывая голой ножкой, бросает
- Отгадывай, кто такие? Ну?! Сбоку от меня выступает на шаг парень.
- Месяц - это вам старичок, а звездочка -приветень. Вот!
Хлопки в ладоши, взвизги, хохот; девушки расступились - парень в середине стайки; на две-три минуты его скрыли голые плечики, спины, хорошенькие ягодицы. И вот парень стоит разутый; на нем только рубашка. Игруньи нервно толпятся, возбужденные его впечатляющей наготой. Лицо славное, почти детское - ему лет семнадцать; но по-мужски кряжист, плотен. Красотка-брюнетка, крутнувшись, звонко шлепнула его босой стопой по бедру. Несколько подружек повторяют ловкую выходку.
Среди нагих шалуний появляется молодой человек с аккордеоном; громче и задорней наяривают бубны. Парень встает на принесенный табурет; озорницы награждают прикосновениями его выраженную мужественность. Меж тем из рук в руки передается довольно объемистый чайник. "Ягодная медовина! - раздается тут и там. - Ну, если разольет..." Несколько прелестниц принимают перед парнем беззастенчиво-притягательные позы, он поедает их глазами. Миг -чайник повешен. - Держит! Держит, о-ооон. Есть почин! Будет гульба отменная. И уж кто-то ввернул приговорку: - От этакой стати гульба при понятии!
Герой момента твердо стоит на табурете, выдвинув низ туловища. Девушки поочередно, наклоняя висящий чайник руками, отхлебывают из носика, сладострастно причмокивают, потирают торчливые груди и надпашье; отходя, потягиваются. Сколько зовущей неги! Благоухание летней ночи льется в распахнутые двери, в широкий проем сияет полумесяц; звезды, звезды...
- Братан сказывал, в Изобильной, в пятьдесят девятом, парнишка ведро с молоком держал.
- Было, знаем. Посадили парнишку. Но заметь - с молоком парным ведро!
- Именно! А с водой, к примеру б, ведро не удержал. Хоть семи задницами подопри. - Пусть парное благодарит! Уж как оно полезно - и старичку, и приветени - парное-то молочко! А наши хорошие, гляди-кось, как сластятся клюквенной медовиной.
От девушек, возбужденных ритуалом, взбодренных глотками сладостно-пенной медовины, исходят таинственно-окрыляющие волны. Восторженное восхищение воссоздало мир чарующих сказов, мы в самой его сердцевине, где нет гнета, хамства; матерной ругани и тюремной морали, но где всевластна вечно влекущая народная мечта о доступности необычайного. Мы среди нежного и задушевного, что вдруг выплеснулось из гениальной памяти сказителей и стало зримым, сама деликатность воплотилась в трепетные девичьи формы, в юношеские лица.
В приливе радости, разнагишавшись, все новые и новые девушки подходят отхлебнуть из чайника, потирая и пошлепывая разохотившиеся тела. Но вот чайник пуст. Озорницы с возбужденным смехом подхватывают парня, спускают с табурета. "Разгадка цветов! Собрание любви! - разносится в гурьбе. - Собрание для обоняния!"
Посреди сарая вновь образуется круг. На пол ставят корзинки с влажными пахучими цветами. Парень стоит в круге; чайник, теперь уже легкий, на прежнем месте. Высокая девушка, постарше остальных, звонко щелкает по чайнику, сняв, бросает подружкам. Охватив ручкой то, что составляет для парня предмет гордости, ведет за собой на самую середину круга. У девушки тонкое стройное тело, груди, пожалуй, слишком большие; она слишком виляет бедрами, но это идет ей.
Игриво шлепнув, раза два ущипнув парня, она поворачивает его спиной к цветочным корзинам. - Ну, теперь гляди! - говорит кто-то сбоку от меня. - Ихняя судьба решается!
- Не то что глупо щупаться иль еще глупей тереться, -добавляет другой. - То и есть гульба при понятии) С красотой и задумкой!
Подружки подали высокой девушке корзинку с цветами. Выбрав цветок, она прижимает его к губам. Держит минуту-другую.
- Хватит! - кричат подружки. - Не подыгрывай ему. Ишь, понравился до чего.
Девушка нехотя отнимает цветок от губ, аккуратно помещает его ниже мыска и зажимает ногами. Гудение бубнов, исстарались балалайки. Аккордеоны сменили разухабистую мелодию на что-то сентиментально-лиричное. Парень оборачивается, он заметно взволнован. Мягко обняв девушку за талию, привлекает к себе. Оба одного роста. То, чем парень так горд, находит цветок. Уперлось туда, где он зажат. Нос парня - у губ девушки. Ее руки нервно разминают его поясницу, спускаются ниже - пощипывают. "Переживает сколь за него!" - "Не смущай его, Оля, - разгадает!"
Парень принюхивается; славное лицо выражает сильное внутреннее напряжение. Красотка-брюнетка с шельмецки-лукавой усмешкой подступает к обнявшимся:
- Ну, где твое обонянье? Разгадай! Бедняга колеблется, принюхивается опять; болельщики подбадривают его криками, девушки азартно взвизгивают, бьют в ладоши, шлепают себя по икрам, ягодицам. Он должен назвать цветок, что прижимала к губам девушка, цветок, которого касается отнюдь не носом.
- Ну?! Неколи нам ждать тебя, самим охота. Тихо, вы!
- Цветок... Куневата красавка вроде... Брюнетка протянула руку, бесцеремонно выхватила цветок с заповеданного местечка игравшей девушки.
- Не угадано! - помахала цветком над головой. - Драпач! Все смотрите - драпач-иветок.., - и со смехом, безжалостно затолкала парня к краю круга: - Иди, иди - мучайся!
Музыка смолкла, все разразились сочувственными криками. Парень густо покраснел. Мужественность, благодаря которой он был героем такого события, разом сникла. Не угадав цветка по запаху, оставшемуся на губах девушки, парень лишался права на соитие с нею.
- Оля, кого теперь выбираешь? - прозвенел голосок бойкой красотки. - Иль я тебе изберу?
У меня похолодело в горле, ибо щельмецкий взгляд прехорошенькой озорницы остановился на мне. К счастью (а может, и нет), Оля заявила, что ни с кем, кроме парня, столь блистательно открывшего гульбу, играть не будет. Под вздохи: "Любовь! Любовь!" - она бежит к тому, кому отныне безраздельно принадлежит ее сердце. По неписаным правилам, им нельзя соединиться в эту ночь. До конца гульбы (позднего утра) они останутся терпеливыми зрителями.
А на середине крута - ладно сложенная смуглая девушка с огромной шапкой иссиня-черных, как вороново крыло, кудрей; мелкие, рассыпчатые, они великолепным руном ниспадают на гибкую спину. У девушки страстно-привлекательное лицо, высокие скулы, глаза полыхают из-под - стреловидных бровей. Недлинные, с легкой кривизной, ловкие ноги исполнены остро-чувственной прелести. Девушка пляшет в неистовом темпе балалаек и бубнов; мелькание крепких икр, выпукло-круглых бедер завораживает.
Приблизилась в пляске к краю круга справа от меня, протянула руку к молодому человеку без рубашки. Выкрикнула загадку: - Гонял -(упустил, упал - загрустил, шапка лилова, молодчиком снова!
- Оголовок-посошок! - восклицает молодой человек; заметно спешит, чтобы какой-нибудь соперник не опередил с разгадкой.
- Всяко его зовут - кутак-напарье, старичок, теплюша!
- "Больно простую дала загадку", - волнуются толпящиеся, кто хлопает в ладоши с одобрением, кто свистит. "Понравился! Сговорились!"
- "Коли б сговорились, могла б и потрудней загадку задать..." - "Да вы чего ополоумели? Ее право - без загадок выбирать!"
Девушка ведет молодого человека на середину, он уже успел сбросить все мешающее. У него копна пшеничных волос, на приятно-женственном лице усики концами вниз, подчеркивают сочность губ; выражение несколько сладкое. Небольшого роста, сложения отнюдь не мощного, однако мужественность весьма внушительна. Девушка с силой шлепает его по круглой ягодице, он не остается в долгу. Тогда она награждает его шлепком, от которого на ягодице зарозовела метка. Страстный смех, поощряющие возгласы. Кто-то кричит: - И так-то оголовок соколом! А от шлёпа еще соколистей стоит!
Девушка грубовато повернула избранника спиной к себе; подали цветочную корзину. Выбрав цветок, она не целует его, а втыкает в роскошную шапку буйных, черных с отливом кудрей. Встряхивает головой: цветок держится в мелких плотных кудрях. Помедлив, девушка вынимает цветок, слегка приседает, чтобы удобнее зажать его; у нее гибкая тонкая талия, большой зад, кошачья грация движений. Она опускается на колени, принимает позу тигрицы, что встает ото сна, томно потягиваясь.
Молодому человеку разрешено обернуться. Расставив колени, он прекрасно удерживается на пальцах ног; охватив ими игрунью, склоняется над ней; пальцы рук коснулись пола - крепко оперся ими. Нос притронулся к руну, иссиня-черному, как вороново крыло. Дионис, собирающийся объездить вакханку. Умелые движения туловища, оголовок под крутыми толстыми выпуклостями; очевидно, нашел цветок. Молодой человек погружает нос в плотные колечки руна, делает медленный вдох и, вскинув голову, выкрикивает хрипловато, с еле сдерживаемой страстью: - Черлок колючий!
Девушка расставила колени - цветок упал на гладкий дощатый пол. Цветок тут же подхватывает подскочившая бойкая красотка.
- Угадано. Колючий черлок!
Экстаз всколыхнул толпу. "Не носом - напарьем опознал, по шершавости! Колюч-то черлок!"
- А то нет? Оголовком коснулся -и ясно!" - "Сколь говорено, на черлок не играть!" - "Она нарочно выбрала черлок: аж два отгада!"
- "Сговорились!"
- "Вы чего ополоумели? Шершавость! А то там, помимо черлока, ничего колючего нет?!"
Споры перекрыл крик: сперва сдавленный, потом - разнесшийся во всю силу. Восторженно-бешеное соитие, девушка, сладострастно прогибая спину, запрокидывает голову, роскошные кудри скрывают лицо счастливца, который безоглядно старателен. Неистовая спешка самозабвенно действующих тел; кругом тихо; десять минут, четверть часа ни у кого не срывается ни слова.
- Зачем об загадке сговариваться? - произносит голос слева от меня; коренастенькая девушка смотрит задумчиво, без улыбки.
- Надо - я с месяцем сговорюсь! Буду его просить, почувствую себя звездочкой горячей, и он пошлет мне отгадчика желанного - на любую загадку, на любой цветок!
Мужчина рядом с ней одобрительно смеется, переминается с ноги на ногу от желания.
- Поглянь, как пахтают масло! Насчет загадки, может, и сговорились, а черлок он сам честно отгадал. Главное - вон оба довольны. Заяц с топотком, гусак с гоготком, а скок до упора - что от суженого, что от вора! - мужчина, покряхтывая, обхватывает девушку, прижимает к себе сочные тугие ягодицы, но она высвобождается, берет меня за руку, увлекает к выходу…
Комментарии: